Иоанна Хмелевская - Просёлочные дороги [Окольные дороги]
— Ну и что? Всех, кто из Канады, отлавливают и бросают в подземелье?
Люцина, редкий случай, поддержала старшую сестру:
— Я согласна, милицию нельзя впутывать в это дело. Тут что-то не так, Тереса с самого начала чего-то боялась, вспомните, как её напугали визиты незнакомых…
— Один визит!
— А вот это ещё под вопросом. Кажется мне, она впуталась в какую-то историю, наверняка случайно, но впуталась, а мы напустим на неё милицию. А если действительно у неё что-то не в порядке? И оставшийся отпуск она проведёт… ну, если не за решёткой, то в кабинетах следователей, на допросах. Тоже хорошего мало. И не исключено, что посадят. А у неё ревматизм…
Я рассердилась:
— Какая решётка, при чем тут решётка? Что за глупости! Будто милиция только тем и занимается, что сразу за решётку сажает!
— На решётке я не настаиваю, но запросто могут запретить ей покидать Варшаву. Представляешь, как она обрадуется? Нет, я ничего не утверждаю, но согласись, история подозрительная.
Отец высказался не столь эмоционально, но твёрдо:
— Я в это дело вмешиваться не желаю. Вы тут что-то говорили о хахале, я слышал. Тереса может делать, что пожелает, но мне это не нравится. Ни в какую милицию я обращаться не стану, не желаю международного скандала. Дойдёт до Тадеуша, а ему будет неприятно.
Я уже готова была рвать на себе волосы.
— Да что на вас такое накатило, спятили вы, что ли? При чем тут международный скандал? Как Тадеуш может узнать об этом?
— Очень просто, — возразили мне. — Дадут объявление в газетах, объявят всепольский розыск, а Тадеуш польские газеты читает.
В общем, опять проблемы. И неразрешимые, потому что каждая сторона стояла на своём. Проблемы усугубляла полнейшая неясность в отношении Тересы: что у неё было на совести и что с ней произошло. Замешана в какую-то подозрительную афёру и её исчезновение связано с этим? Влюбилась и сбежала с предметом своих чувств? Её похитили совершенно посторонние злоумышленники и увезли в неизвестном направлении?
Любая версия представлялась реальной, и в любом случае не хотелось вмешивать в дело милицию. И одновременно необходимо было как можно скорее разрешить загадку. Но вот каким образом это сделать — никто не мог посоветовать ничего разумного.
Мамуля ела творог и ворчала:
— Тереса моя младшая сестра, я не позволю ей делать глупости.
— Она уже совершеннолетняя, — автоматически возразила Люцина.
— Что с того? Совершеннолетняя, да глупая. Не позволю ей крутить любовь с первым попавшимся хлыщом! Пусть в Канаде крутит, там я за неё не несу ответственности. В Канаде я не вмешиваюсь, Тадеушу самому решать.
— Да неужели вы до сих пор не поняли, что никакая это не любовная история, а подозрительная афёра! — простонала я.
— И в подозрительные афёры не позволю ей вмешиваться!
Вот и втолкуй им что-нибудь! Меня просто не желали слушать, каждый стоял на своём. Видя моё отчаяние, Люцина сделала попытку успокоить меня:
— Ну зачем так расстраиваться! Ведь и в самом деле история непонятная. Знаешь, как в том анекдоте с часами: то ли украл, то ли у него украли. О! Вот ещё версия: не могло получиться так, что кто-то провозил контрабанду, подбросил её в чемодан Тересе, а теперь хочет получить свою собственность?
— И куда, по-твоему, эта контрабанда делась? Вылезла из чемодана и отправилась гулять? Ведь Тереса по приезде распаковала чемодан, все вещи перетряхнула, часть оставила в Варшаве, часть взяла с собой. И чемодан разбирала на наших глазах, помнишь? Ничего подозрительного там не было.
— Мы могли не заметить. Если маленькое… Спрятали за подкладку.
— А где Тересин чемодан? — заинтересовалась мамуля.
— Остался в Варшаве. Вернёмся, контрабанду найдём и сразу выбросим.
— А если взорвётся? — возразила Люцина.
— Так, по-твоему, лучше, чтобы взорвалось у меня в квартире? — возмутилась мамуля. — Выбросим с моста в Вислу.
— Перестаньте болтать глупости! — не выдержала я. — Если даже что и подбросили, оно скорее будет в её сумке, а не в чемодане — ведь не в Варшаве ищут, а здесь! Раз ездят следом за нами, знают, что осталось в Варшаве, а что Тереса взяла с собой.
Отец уже давно пытался вставить слово, ему не давали. Но вот наконец он воспользовался краткой паузой в нашей дискуссии:
— Скажите мне в конце концов, почему Ядя украла плёнку? Нет, не то… Я хочу знать, почему вы все время говорите о Ядиной плёнке? Она её у кого-то украла? Или, наоборот, кому-то подбросила? В чем дело?
Слова отца, как всегда, внесли ясность в сумбур.
— Люцина, хватит молоть чепуху, и без того запутались, а ты ещё контрабанду приплела!
Люцина так просто не сдавалась.
— Он такой толстый, — невинно заметила она.
— Кто? Контрабандист? — немедленно отозвалась мамуля.
— Нет, Тересин чемодан. В нем, поди, не только двойное, а даже тройное дно!
— Люцина! Уймись! Давайте говорить о деле. Отец прав, надо начать с плёнки тёти Яди, проявить её и посмотреть, что там такое. Может, и сообразим, кто нас преследует.
— Правильно! Так чего ждёшь? Немедленно отдавай проявить и отпечатать.
— Прямо сейчас? Ночью?
— Да нет, завтра. Но с самого утра!
— Так и сделаем, но отдадим не здесь. Теперь понятно, охотятся именно за ней, поэтому надо проявлять её в безопасном месте. И в надёжной фотомастерской.
— В Чешине, — предложила мамуля. — Там Лилька знает всех, посоветует, куда отдать.
— Правильно, едем в Чешин! — не унималась Люцина. — И надёжную мастерскую там найдём, и, может, даже Тересу. Говорю вам, она поехала возвращать украденную подстилку! Свебодзице ведь под боком. А Тереса, кем бы ей ни приходился тип на мотоцикле, использовала его как транспортное средство. Велела отвезти себя, куда хотела. А теперь объявится у Лильки.
Голова у меня опять пошла кругом. У этой Люцины никогда не поймёшь — говорит ли она серьёзно или наоборот, а в идеях у неё никогда нет недостатка. Мамуля, поужинав, вспомнила, что ей положено волноваться, вот только никак не могла выбрать объект: младшая сестра с грозившими ей неведомыми опасностями или средняя с её глупыми идеями. Отец в своих переживаниях твёрдо придерживался одного объекта — судьбы несчастного Тадеуша. В общем, опять в три голоса каждый талдычил о своём.
Я тоже твёрдо стояла на своём — сообщить обо всем в милицию. Она меня ещё никогда не подводила.
Много времени понадобилось нам для того, чтобы прийти к какому-никакому компромиссу. Мне разрешили сообщить в милицию о факте исчезновения нашей родственницы, но при условии, что все подозрительные обстоятельства я утаю. Вернее, утаю все обстоятельства! Скажем — у нас пропала родственница. И все. Мы же попробуем связаться с Лилькой, возможно, Тереса уже там со своей подстилкой.
— Вы ведёте себя как банда преступников, — сказала я. — Утаить от милиции всю информацию! Тогда скорей на мне кактусы вырастут, чем они найдут Тересу!
Связаться с Лилькой не удалось. После восьми вечера Чешин вообще не давали, а днём её вряд ли застанешь дома. Я хотела послать телеграмму, но никак не удавалось прийти к единому мнению по её содержанию. Ничего иного не оставалось, как ехать туда. Я перестала сопротивляться, и ранним утром мы отправились в путь.
В милицию мы решили обратиться в городе Клодско — самом крупном по нашей трассе. В комендатуре меня принял сам заместитель коменданта и внимательно выслушал. Записал анкетные данные пропавшей, дату выезда из Варшавы, дату, точное время и обстоятельства, при которых пропавшую видели последний раз, и глазом не повёл, услышав, что вышеупомянутая пропавшая была одета в льняное покрывало (это мне показалось приличней подстилки), но, услышав о молодом типе, бросил на меня быстрый взгляд.
— А у этой пропавшей не было, случайно, таких… гм… романтических наклонностей?
— Не было, — твёрдо ответила я.
— А деньги были?
— Немного. Несколько долларов и триста злотых.
— Драгоценности?
Я подробно описала нашумевшее кольцо. Заместитель коменданта ещё порасспрашивал меня о настроении Тересы, о её семейном положении, о её родственниках здесь, в Польше, о планах на будущее, поинтересовался, не было ли тут каких семейных конфликтов. Судя по выражению лица, что-то ему пришлось не по вкусу, в чем-то он вроде бы сомневался, но тем не менее обещал начать розыск.
В машину я села не в наилучшем настроении, сказала своим, что о них всех думаю, и мы отправились в путь. Между Нисой и Прудником я обогнала рейсовый автобус. В самом этом факте не было ничего необычного, мне не раз приходилось обгонять всевозможные автобусы, но этот повёл себя как-то странно. Поначалу притормозил и посигналил, а потом пустился во всю прыть следом за мной. Я подумала — не иначе, проявляется синдром, неоднократно описанный в нашей печати: водитель-мужчина терпеть не может, чтобы его обгоняла водитель-баба. Плевать мне на их синдромы! Пожав плечами, я нажала на газ и легко сбежала от него. Дорога шла немного в гору, что для автобуса имеет значение, а для моего «фольксвагена» без разницы. Но потом надо было съезжать с горки, пришлось притормозить, ибо шёл встречный транспорт, а передо мной тащилась повозка. Автобус, сигналя изо всех сил и сверкая огнями фар, стал меня нагонять. С ума сошёл, не иначе! И я опять умчалась от него.
